А. Русанов

Наш современник Владимир Набоков

2 июля нынешнего года исполнилось ровно два десятилетия со дня смерти Владимира Владимировича Набокова. Это имя стало известно российским ценителям литературы сравнительно недавно (в конце восьмидесятых), когда многолетнее табу на "белоэмигрантского" писателя было снято, и издание его "странных" произведений многотысячными тиражами оказалось прибыльным делом. Массовому читателю Набоков знаком, прежде всего, как автор "Лолиты", популярность которой объясняется эротическим сюжетом и мировой скандальной славой. Однако не стоит обвинять нашего читателя в вульгарности, поскольку именно издание "Лолиты" принесло ее создателю международное признание, так что российское открытие Набокова аналогично мировому, только вот поотстало лет на тридцать.

"Лолита" имеет невероятный успех", - писал Набоков сестре в 1956 году, - но это все должно было случиться тридцать лет тому назад". Это очень горькие слова. Ибо успех (отнюдь не запланированный), а вместе с ней слава и безбедная жизнь невыносимо поздно пришли к писателю, который создал свой первый роман "Машенька" в 1926 году.

Но заглянем чуть дальше, чем на тридцать лет, дабы узнать об истоках набоковского творчества. Мы найдем их в "совершеннейшем, счастливейшем детстве", которое реставрировано до мельчайших деталей во "вспоминательной" книге "Другие берега". "Трудный, своенравный, до прекрасной крайности избалованный ребенок" рос в аристократической петербургской семье, в атмосфере роскоши и духовного уюта, жадно черпая "всей пятерней чувств" яркие впечатления юных лет. Позже он щедро раздавал их собственным персонажам, "чтобы как-нибудь отделаться от бремени этого богатства". В золотую российскую эпоху своей жизни Набоков пережил и первую любовь, позднее восхитительно описанную в "Машеньке". Октябрьская революция вынудила семью Набоковых перебраться в Крым, а взятие красными Перекопа в 1919 - отплыть на греческом пароходе за границу. Навсегда. Жестокой насмешкой судьбы, а не желанным предзнаменованием, оказалось название парохода - "Надежда".

Двадцатилетний Володя Набоков поступил в Кембридж. Именно там начались у него первые приступы мучительной неизлечимой болезни, преследовавшей его всю жизнь, - ностальгии. "Неужели мы и в самом деле больше никогда не вернемся, неужели все кончено, стерто, уничтожено? Мама, мы ведь должны вернуться, правда, не может быть, чтобы все это умерло, обратилось в прах - подобная мысль может свести с ума!" - так писал он матери в те годы. В Кембридже продолжились его опыты в поэзии. Стихи всегда наиболее честно и точно показывают, каков человек, чем он живет. Поэтические сборники "Гроздь" и "Горний путь" дают понять настроения молодого Набокова, а стихотворения "Расстрел" или "Билет" позволяют сопережить "одно из самых чистых чувств - тоску изгоя по земле, в которой он родился".

Между тем судьба, отняв у него родину, уготавливает вторую страшную утрату: 28 марта 1922 года в Берлине погибает от пули террористов-черносотенцев отец Набокова, Владимир Дмитриевич, один из лидеров партии кадетов, боготворимый своим сыном как живой эталон мудрости, мужества, благородства. Первые литературные опыты сына выходили в той же газете "Руль", где всячески поощрявший их отец публиковал свои статьи; чтобы не вышло путаницы, Набоков-младший взял тогда псевдоним - Сирин (имя вещей райской птицы). Он сдал выпускные экзамены и переехал к семье в Берлин.

За пятнадцать лет, прожитых в этом городе, он стал самым знаменитым из молодых эмигрантских писателей, Владимиром Сириным, сумев реализовать "дар, который он как бремя, чувствовал в себе". Дар слова - великий и бесценный подарок судьбы, которая, неожиданно расщедрившись, преподнесла в Берлине и второй дар: на костюмированном балу Набоков встретил Веру Евсеевну Слоним, которая стала его женой, матерью его сына, музой, адресатом посвящений большинства романов, вторым "я". Именно она своей любовью, своей верой в его талант поддержала Набокова, помогла развернуться в полную силу его творчеству.

За годы европейской жизни Набоков, от романа к роману совершенствуя литературное мастерство, создал свой уникальный космос с особым пространством-временем, с особой системой координат, с собственной философией и шкалой ценностей. В этом космосе очень сложны отношения между жизнью и смертью, между реальным и нереальным, между субъективным "я" и внешним миром; в нем непримирим антагонизм между "пошляками" и людьми, наделенными каким-либо "даром". О, как многозначно это слово у Набокова, как таинственно пульсирует и переливается оно в названии его последнего русского романа, его шедевра. Главная героиня "Дара" - русская литература (как утверждал автор); список упоминаемых в романе литераторов занял бы не одну страницу. Но - самое главное - это сложное и прекрасное произведение вобрало в себя все темы, все заветные мысли прежних романов, преобразив их и подняв на новый уровень.

Впрочем, нестандартность творчества Набокова, собственная, всегда необычная точка зрения по любому вопросу, мощное художественное новаторство затрудняли понимание его произведений, вызывали много споров в культурной среде эмиграции. Своей бескомпромиссностью в вопросах литературы Набоков нажил влиятельных врагов, обвинявших его в безыдейности, нерусскости, безжизненности и т.д. Однако он всегда парировал эти выпады:

…меня страшатся потому,

что зол я, холоден и весел,

что не служу я никому,

что жизнь и честь мою я взвесил

на пушкинских весах, и честь

осмеливаюсь предпочесть.

Нападки критиков не были страшны Набокову, они лишь придавали остроту жизни. Гораздо страшнее было то, что он не знал, для кого пишет. "Кто знает мои книги? Сто, полтораста от силы двести интеллигентных изгнанников, из которых, опять же, девяносто процентов не понимают их", - это цитата из "Дара".

Тем временем, Набоков с женой и сыном переселился из фашистской Германии в Париж. К литературным добавились материальные неурядицы. В этот период он пишет самое сильное свое стихотворение, "К России" (даже заклятые враги Набокова, обманутые новым псевдонимом, разразились хвалебными рецензиями). "Отвяжись, я тебя умоляю!" - так начинается оно и звучит как прощание с самым дорогим: с родиной, с воспоминаниями о ней, с любимыми книгами, с языком. Последнее - самое драгоценное для Набокова, ибо как писал он позже: "Я отказывался … не от общего языка, а от индивидуального, кровного наречия… и чудовищные трудности предстоявшего перевоплощения, и ужас расставанья с живым, ручным существом ввергли меня сначала в состояние, о котором нет надобности распространяться; скажу только, что ни один стоящий на определенном уровне писатель его не испытывал до меня".

Вторая мировая война заставила Набокова с семьей отплыть за океан и принять подданство США. Он вывез из Европы свой творческий опыт и систему собственных устоявшихся взглядов на мировую литературу. Это позволило получить работу преподавателя литературы и русского языка в американском колледже. Набоковские лекции "Лекции о русской литературе" недавно были опубликованы и у нас в России. Они обладают и научной, и художественной ценностью, прочитавший их не пожалеет о потраченном времени.

В Америке Набоков опубликовал свой первый англоязычный роман, написанный еще в Париже, и окончательно перешел на знакомый с детства английский. Это был словно новый виток спиралевидной галактики. В английских романах проросли многие зерна, заложенные еще в русских книгах, но в целом творческая манера сильно изменилась: углубилась философия, возросла роль иносказания и литературных намеков, изощреннее стала структура, место видимых и осязаемых деталей, подмеченных Сириным, заняли словесные игры, умопомрачительные трехъязычные каламбуры, изобретаемые Набоковым (в Америке он отказался от псевдонима). Но отказаться от русской литературы было невозможно: им были переведены на английский "Слово о полку Игореве", "Герой нашего времени", "Евгений Онегин". Последний занял четыре тома, три из которых - построчные комментарии, настоящий научный подвиг. Последним обращением к русскому языку был автоперевод "Лолиты". Успех, принесенный "бедной американской девочкой", позволил Набокову оставить преподавание, "прелести" которого подробно описаны в романе "Пнин". Эта замечательная книга никак не вписывается в тот имидж холодного, бесстрастного сноба, который соткался в то время вокруг Набокова.

Возможно ему способствовал уединенный образ жизни, который он вел, переехав в Швейцарию и поселившись в фешенебельном отеле "Палас". По признанию писателя, отель, построенный в начале века, напоминал те гостиницы, в которых он бывал в детстве во время семейных поездок на заграничные курорты. Ностальгия не оставляла его, и в одном из интервью на вопрос "Кем вы себя ощущаете?" Набоков с грустью ответил: "Я сейчас чувствую себя американским писателем, который когда-то был русским".

Умер и похоронен он в Швейцарии. Осталось после него очень много: восемь русских и восемь английских романов, плюс сборники стихов, рассказов, пьесы, воспоминания, лекции переводы. Остались уникальные взгляды на мир, на человека, на литературу. Последние, возможно, нарочито субъективны: обожествление Пушкина может импонировать, а поношение Чернышевского кого-то раздражать. Но так уж устроен мир Набокова, полный тайн, загадок, интереснейших фактов, радость от знакомства с которыми еще в будущем.

Например, и к нашему городу протянулись мало кому известные нити: в 1925 г. в Кенигсберге с большим успехом шел балет "Лунный кавалер", либретто к которому написали В. Набоков и И. Лукаш; брат прадеда писателя генерал Иван Набоков воевал против Наполеона в Восточной Пруссии, а в России в гости к нему и его жене, сестре И. Пущина, заезжал из Михайловского Пушкин.

"Кровь Пушкина течет в жилах русской литературы с той же неизбежностью, с какой в английской - кровь Шекспира", - сказал Владимир Владимирович Набоков, чье имя равно принадлежит обеим литературам, человек, родившийся в один день с Шекспиром и ровно через сто лет после Пушкина.