А. Русанов

Роман "Лолита" и его претексты

И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще не ясно различал.

А.С. Пушкин. "Евгений Онегин".

В интервью, данном А. Аппелю в сентябре 1966 года, Владимир Набоков так сформулировал сущность собственного творчества: "… я в самом деле считаю, что в моем случае ненаписанная книга как бы существует в некоем идеальном измерении, то проступая из него, то затуманиваясь, и моя задача состоит в том, чтобы все, что мне в ней удается рассмотреть, с максимальной точностью перенести на бумагу"¹. Такое же понимание литературного творчества Набоков даровал своему персонажу Федору Годунову-Чердынцеву: "Это странно, я как будто помню свои будущие вещи, хотя даже не знаю, о чем будут они. Вспомню окончательно и напишу"(174)². Нередко разные набоковские тексты становились этапами единого процесса "вспоминания", прежде чем задуманное произведение воплощалось окончательно. С этим явлением можно встретиться достаточно часто: ранние стихи Набокова содержат почти все темы его позднейшей прозы³, некоторые рассказы можно расценивать как эскизы к романам (например, "Бахман" как прототип "Защиты Лужина"). В данном аспекте весьма плодотворным представляется анализ романа "Лолита" и его "предшественников" в творчестве писателя.

Объектом анализа в данной статье являются стихотворение "Лилит" (1928), роман "Дар" (1937-38) и рассказ "Волшебник" (1940). Различные исследователи неоднократно указывали на связь этих произведений с романом "Лолита"⁴, но как этапы формирования единого творческого замысла и как претексты "Лолиты" они ни разу не рассматривались. Между тем, во всех четырех произведениях присутствуют идентичные или сходные элементы на проблематическом, тематическом, композиционном, предметно-образном и даже лексическом уровнях. Выявление этих элементов, основанное на методе структурно-системного анализа, и составляет задачу настоящего исследования. Его цель - доказать, что роман "Лолита" обобщает и продолжает тенденции, возникшие в русский период творчества Набокова.

Самым первым претекстом романа, полагаем, следует считать стихотворение "Лилит". Хотя оно и было опубликовано в 1970 году, но время его создания указал сам автор: "Написанное свыше сорока лет тому назад, чтобы позабавить приятеля, это стихотворение не могло быть опубликовано ни в одном благопристойном журнале того времени. Манускрипт его только недавно обнаружился среди моих старых бумаг. Догадливый читатель воздержится от поисков в этой абстрактной фантазии какой-либо связи с моей позднейшей прозой"⁵. Известно, что Набоков в позднейших публикациях своих произведений нередко менял датировку (вероятно, для большей стройности биографического "мифа"). Но, думается, что в данном случае писатель был точен, и его лукавство свелось лишь к отрицанию "какой-либо связи с позднейшей прозой". Косвенным подтверждением этой точности могут служить воспоминания Г. Струве, приводимые первым русским биографом Набокова Борисом Носиком: "Вспоминая об этом кружке через полвека, Глеб Струве упоминал также о заседании в доме В.Е. и Р.А. Татариновых, где В. Набоков "читал очень "вольные" стихи, которые он не мог ни напечатать, ни читать публично", хотя "технически они были прекрасно сделаны". Вполне вероятно, что это было стихотворение "Лилит"…"⁶.

Самое очевидное сходство между стихотворением и романом прослеживается на тематическом уровне. В обоих произведениях основная тема - любовные отношения взрослого мужчины и девочки. "Лилит" - первая попытка раскрыть эту тему. Поскольку Набоков продолжал обдумывать и разрабатывать ее на протяжении сорока лет, несомненно, в ней заключался особый интерес для него как для писателя. Известно, что автора "Лолиты" привлекали сюжеты, основанные на некой экстремальной ситуации или аномальном явлении. В одном из первых своих интервью, отвечая на вопрос: "Почему у физически и морально здорового человека все герои такие свихнувшиеся люди?", Набоков сказал: "Свихнувшиеся люди? Да, может быть, это правда. Трудно это объяснить. Кажется, что в страданиях человека есть больше значительного и интересного, чем в спокойной жизни. Человеческая натура раскрывается полней. Я думаю - все в этом. Есть что-то влекущее в страданиях"⁷. Вероятно, именно такую экстремальность, в которой "человеческая натура раскрывается полней", Набоков усмотрел и в теме любовных отношений взрослого и ребенка. Нарушение нормы, выход за пределы законов и традиций общества - это метатема, объединяющая не только "Лилит" и "Лолиту", но и большинство набоковских романов.

Кроме того, в стихотворении "Лилит" весьма значима мифологическая тема. Само название отсылает к древнеиудейскому мифу о первой жене Адама, превратившейся в злого демона. В какой-то степени это "превращение" воплощено в сюжете стихотворения. Также в тексте упомянуты персонажи древнегреческой мифологии: Эол, Пан, фавны. Этим упоминаниям соответствует один из тематических пластов романа "Лолита", так же связанный с мифологией. Некоторые названия и понятия в романе позаимствованы из древнегреческой мифологии: например, "нимфетка" - это производное от нимфы, как и понятие "нимфолепсия", связанное с мифом о нимфах. Совпадение мифологической темы стихотворения и романа нагляднее всего фиксируется на лексическом уровне:

"Лилит"		"Лолита"
Мифологема	Цитата	Мифологема	Цитата
Лилит	я подошел к моей Лилит8	Лилит	Гумберт был вполне способен иметь сношения с Евой, но Лилит была той, о ком он мечтал
Эол	Яворы и ставни горячий теребил Эол	Эол	внучке двух Дорсетских пасторов, экспертов по замысловатым предметам: палеопедологии и Эоловым арфам
Пан	я мнил, что Пана узнаю	Пан	нимфетка, клянусь Паном!
фавн	и фавны шли, и в каждом фавне я мнил, что Пана узнаю	фавн	задним числом я сам был фавненком на том же очарованном острове времени Пластиковые манекены в натуральный рост, изображавшие курносых детей с бежевыми, оливковыми, буро-веснусчатыми личиками фавнят я вдруг встретился с темными, немигающими глазами двух странных и прекрасных детей, фавненка и нимфетки - близнецов младенца, хохочущего от щекотки фавна

Вероятно, столь обширное обращение к мифологии было обусловлено двумя причинами, стилистической и концептуальной.. Во-первых, тем самым значительно расширялось семантическое наполнение образов, поскольку оказывался задействованным мощный пласт культурологических значений. Например, и в стихотворении, и в романе становится более многогранным образ героини. Это уже не просто "испорченный" ребенок-подросток. В этом образе проявляются некие демонические и языческие черты. Во-вторых, через мифологию происходит обращение к языческой античной культуре и ее системе нравственных норм. В античности любовные отношения между взрослым и ребенком не были слишком жестко табуированы. В то же время для современной европейской культуры, основанной на христианских нормах, это одно из самых серьезных преступлений.⁹ Поэтому основной конфликт, основную "коллизию" стихотворения, в какой-то степени, можно интерпретировать как конфликт между системами норм язычества и христианства. То, что поначалу кажется герою раем ("Добро, я, кажется, в раю"), оборачивается адом ("и понял вдруг, что я в аду"), прекрасная нимфетка превращается в коварного демона, фавны - в бесов. Иными словами, языческий миф трансформируется в христианский, и эта трансформация страшна и мучительна. В романе "Лолита" есть сходный образ рая, больше похожего на ад: "…я все-таки жил на самой глубине избранного мной рая - рая, небеса которого рдели как адское пламя, - но, все-таки, рая"(206)¹⁰. Также в финальном прозрении Гумберта Гумберта можно усмотреть аналогию ужасному прозрению героя "Лилит".

Ряд значимых совпадений в стихотворении и романе есть и на композиционном уровне. Стихотворение "Лилит" начинается с фразы "Я умер", и, соответственно, все последующие повествование парадоксальным образом представляет собой речь умершего. Примерно также строится повествование в "Лолите": "Исповедь" Гумберта предваряется предисловием Джона Рэя, в котором сообщается, что "Гумберт Гумберт умер в тюрьме, от закупорки сердечной аорты, 16-го ноября 1952 г., за несколько дней до начала судебного разбирательства своего дела"(11). То есть, читатель уведомляется о том, что перед ним записки уже умершего человека. Такой прием, во-первых, усиливает ирреальность повествования, подчеркивает, что все это - лишь плод художественной фантазии, игра воображения. Во-вторых, смерть и в стихотворении, и в романе наделена функцией окончательной справедливости: она подводит итоги и дает оценки поступкам героя.

В "Лолите" описанию романа Гумберта Гумберта и Долорес Гейз предпослан рассказ о первой любви Гумберта к Аннабелле. В этом полудетском переживании герой видит причину своей аномальной страсти: в обладании девочкой-подростком он надеется воскресить свою "ривьерскую любовь". Нечто подобное присутствует и в стихотворении "Лилит", где облик соблазнительной девочки-демона напоминает герою детское переживание эротического характера:

…и вспомнил я

весну земного бытия,

когда из-за ольхи прибрежной

я близко-близко видеть мог,

как дочка мельника меньшая

шла из воды, вся золотая,

с бородкой мокрой между ног.

Любопытно, что оба воспоминания связаны с водой: роман юного Гумберта произошел на средиземноморском пляже, герой стихотворения подсматривал на берегу реки. Возможно, это реминисценция древнегреческого мифа о нимфах, обитательницах воды(а сцена подглядывания заставляет вспомнить миф об Артемиде и Актеоне). В романе "Лолита" мотив нимф трансформировался в мотив ундин и русалок.

Кроме того, развязка сюжета стихотворения (публичный позор героя) повторяется в рассказе "Волшебник". Но в романе "Лолита" Набоков отказался от подобного приема, видимо, сочтя его слишком простым решением. Вероятно, отзвуком такой развязки можно считать сцену в первых главах романа: "Я стоял на коленях и уже готовился овладеть моей душенькой, как внезапно двое бородатых купальщиков - морской дед и его братец - вышли из воды с возгласами непристойного ободрения, а четыре месяца спустя она умерла от тифа на острове Корфу"(22).

В довершение добавим, что имя главной героини романа фонетически сходно с названием стихотворения (Лилит - Лолита) и вполне могло быть навеяно им.

Следующим важным этапом созревания замысла "Лолиты" нам представляется работа Набокова над романом "Дар".

На уровне проблематики этих двух столь разных романов можно найти, на первый поверхностный взгляд, лишь самое обобщенное сходство: попытки перешагнуть границы доступного, воскресить безвозвратно утраченное и т.п. Но глубинно эти произведения гораздо более близки. Как справедливо заметил Ю. Апресян, для "Дара" (как, впрочем, и почти для всего творчества Набокова) "инвариантом является принципиально неутолимая тоска по далекому близкому, по отторгнутому родному, в чем бы вещественно ни воплощался объект неутолимых желаний в каждом конкретном случае".¹¹ Для Федора это духовно близкая, находящаяся рядом, но физически недоступная Зина, для Гумберта - юная нимфетка Долорес Гейз и "просвечивающая" сквозь ее образ первая любовь, Аннабелла. Поэтому мотив дразнящей недоступности возлюбленной в последней главе "Дара" и в первой части "Лолиты" так похожи. В обоих произведениях эта недоступность становится мощным источником вдохновения для героя.

Еще более очевидно сближение романов на тематическом и сюжетном уровнях. Не раз отмечалось, что "Дар" содержит в себе "зародыш" сюжета "Лолиты". Его излагает Федору Щеголев: "Однажды, заметив исписанные листочки на столе у Федора Константиновича, он сказал, взяв какой-то новый, прочувствованный тон: "Эх, кабы у меня было времячко, я бы такой роман накатал... Из настоящей жизни. Вот представьте себе такую историю: старый пес, - но еще в соку, с огнем, с жаждой счастья, - знакомится с вдовицей, а у нее дочка, совсем еще девочка, - знаете, когда еще ничего не оформилось, а уже ходит так, что с ума сойти. Бледненькая, легонькая, под глазами синева, - и конечно на старого хрыча не смотрит. Что делать? И вот, недолго думая, он, видите ли, на вдовице женится. Хорошо-с. Вот, зажили втроем. Тут можно без конца описывать - соблазн, вечную пыточку, зуд, безумную надежду. И в общем - просчет. Время бежит-летит, он стареет, она расцветает, и ни черта. Пройдет, бывало, рядом, обожжет презрительным взглядом. А? Чувствуете трагедию Достоевского? Эта история, видите ли, произошла с одним моим большим приятелем, в некотором царстве, в некотором самоварстве, во времена царя Гороха. Каково?"(167-168). Но от внимания исследователей ускользнул вероятный автобиографизм щеголевского замысла. Ведь он женился на вдове с несовершеннолетней дочерью (Зиной), и вполне вероятно, что в прошлом отчим был неравнодушен к своей падчерице. Такое положение вещей объясняет ненависть Зины к Щеголеву: "Ты не знаешь, как я его ненавижу, этого хама, хама, хама..."(173). И если, допустить, что именно так складывались отношения персонажей "Дара", то при сопоставлении с "Лолитой", выявляются любопытные параллели.

"Дар":

Щеголев, испытывая влечение к девочке, женится на ее матери;

Федор, поселившись на новой квартире, влюбляется в дочь хозяйки.

"Лолита":

Гумберт, поселившись в новой квартире, влюбляется в дочь хозяйки;

Гумберт, испытывая влечение к девочке, женится на ее матери.

То есть, линия отношений Гумберта и Лолиты совмещает в себе линии отношений Щеголева и Зины и Федора и Зины.

Следовательно, можно предположить, что Набоков в романе "Лолита" выворачивает наизнанку сюжетную схему "Дара" и пародирует отношения персонажей своего последнего русского романа. Именно пародирует, ибо утонченный интеллектуал Гумберт Гумберт совсем не похож на бравурного пошляка Щеголева, хотя так же с вожделением смотрит на свою падчерицу. С другой стороны, Гумберт, как и Федор, влюблен в дочь своей квартирной хозяйки, но возвышенная любовь Федора и Зины представляет собой полную противоположность отношениям Гумберта и Лолиты. Перед нами одно из проявлений зеркальности, столь характерной для творчества Набокова. Эта зеркальность носит аксиологический характер: как в зеркале право меняется на лево, так здесь ценностные координаты меняются на противоположные, высокое на низкое, плюс на минус. Возможно, именно эта смелая идея аксиологической игры, отказ от традиционной для литературы и для культуры системы ценностей составляют смысловое ядро самого любимого автором романа Набокова.

Кроме того, романы "Дар" и "Лолита" сближают еще многие частные моменты. Например, эпизод осмотра Гумбертом своего будущего жилья представляет почти парафраз сходного эпизода в "Даре". Так же как и Федор, Гумберт сразу решает, что ни за что здесь не останется, но меняет решение, увидев Лолиту (Федора заставляет остаться увиденное газовое платье).

Есть подобные соответствия и на предметно-образном уровне. Характерный пример - образ "пуппенмейстера" (кукловода) за кулисами жизни. "Дар": "Или тут колоссальная рука пуппенмейстера вдруг появилась на миг среди существ, в рост которых успел уверовать глаз"(11). "Лолита": "Можно было подумать, что заведующий звуковыми эффектами не сговорился с пуппенмейстером, особенно потому, что здоровенный треск каждого миниатюрного удара запаздывал по отношению к его зрительному воплощению"(109). Весьма характерно само слово "пуппенмейстер", употребленное в обоих романах.

Кстати, это не единственное совпадение на лексическом уровне. Например, и в одном и в другом романе обыгрывается один и тот же каламбур. "Лолита": "По сравнению с ней, Валерия была Шлегель, а Шарлотта - Гегель!"(317); "Дар": "Он старался разобраться в мутной мешанине тогдашних философских идей… когда бредили, кто - Кантом, кто - Контом, кто - Гегелем, кто - Шлегелем"(183).

Даже на грамматико-морфологическом уровне можно найти соответствия. В романе "Лолита" описание борьбы Гумберта и Куильти: "Я перекатывался через него. Мы перекатывались через меня. Они перекатывались через него. Мы перекатывались через себя"(364) является реминисценцией грамматической ошибки Чернышевского в "Что делать?": "Долго они щупали бока одному из себя". Поскольку эта цитата присутствует в тексте романа "Дар", можно смело утверждать, что в "Лолите" мы имеем дело с двойной реминисценцией.

Все приведенные соответствия не являются самоповторами. Их следует рассматривать как многоуровневую систему аллюзий и реминисценций, указывающих на глубинную связь "Дара" и "Лолиты" в контексте набоковского метаромана.

Важным этапом созревания замысла "Лолиты" является несостоявшееся продолжение "Дара" (в частности, эпизод встреч Федора с проституткой). Но этот вопрос исчерпывающе рассмотрен в работе Дж. Грейсон "Метаморфозы "Дара".¹² В добавление можно предположить, что на мотив ундин и русалок в "Лолите", возможно, оказала влияние работа Набокова над продолжением пушкинской "Русалки". Оно должно было занять место во втором томе "Дара".

Последний из претекстов "Лолиты" - рассказ "Волшебник" (одно из последних произведений русского периода набоковского творчества). Набоков сам признавал, что этот рассказ является прототипом "Лолиты" и, видимо, рассматривал его лишь как эскиз будущего романа, поскольку при жизни писателя рассказ не был опубликован. Это объясняется твердым убеждением Набокова в том, что читателю следует показывать лишь окончательный результат творческой работы. Действительно, в рассказе уже присутствует очень многое из будущего романа, однако есть и важные расхождения.

На уровне проблематики рассказ и роман объединяет идея выхода за пределы нормы (нравственной, социальной, юридической), попытки преодолеть пределы дозволенного, и, диалектически связанная с ней идея воздаяния за эту попытку. Но в силу законов жанра, не говоря о прочих обстоятельствах, "Лолита", несомненно, превосходит рассказ по спектру проблем, по широте охвата и глубине анализа. В "Волшебнике" же большая часть идей автора выведена в подтекст, либо выражена крайне лаконично. Но если рассказ и уступает роману "количественно", то в чем-то превосходит его "качественно", например, по остроте переживания, по чувственности. Однако в рассказе практически отсутствует столь важная для романа "Лолита" проблема отношения искусства и жизни, соотношения этического и эстетического.

Главное совпадение двух произведений на тематическом уровне - патологическая страсть героя, эротическое чувство, вызываемое в нем несовершеннолетними девочками. Уже в "Волшебнике" появляются первые наброски понятия "нимфетка" и будущей гумбертовской теории "третьего пола": "Ведь даже и в этих пределах я изысканно разборчив: далеко не всякая школьница привлекает меня, -- сколько их на серой утренней улице, плотненьких, жиденьких, в бисере прыщиков или в очках, -- /такие/ мне столь же интересны в рассуждении любовном, как иному -- сырая женщина-друг".¹³ В то же время важным различием представляется то, что "патология" героя в рассказе психологически не мотивирована (для Гумберта ее исток - любовь к Аннабелле). Единственным намеком на похожие мотивы (детские впечатления) можно считать следующий фрагмент рассказа: "…и почему-то это ему мельком напомнило что-то страшно далекое, какие-то поздние укладывания в детстве, плывущую лампу, волосы сверстницы-сестры, давно умершей".

Похожа и композиция обоих текстов: фактически, сюжет рассказа в основном совпадает с фабулой первой части романа. Правда, герою "Волшебника" не удается удовлетворить свои желания, и он погибает под колесами грузовика. Гумберт добивается желаемого, но во второй части романа его триумф превращается в фиаско (как в стихотворении "Лилит" рай оказывается адом). Смерть под колесами автомобиля в романе настигает Шарлотту, а грохочущие всю ночь грузовики под окнами "Привала Зачарованных Охотников" звучат для Гумберта предупреждением суровой судьбы. Кроме того, в романе в отличие от рассказа повествование ведется от первого лица.

На предметно-образном уровне наиболее схожи характеры главных героев, правда, безымянному герою "Волшебника" не хватает мощи гумбертовской эрудиции, к тому же он не литератор, а, судя по всему, ювелир. В то же время героиня рассказа, чей образ довольно схематичен, мало чем напоминает Лолиту: достаточно сравнить их поведение в сценах "совращения". Из деталей, повторившихся в "Волшебнике" и "Лолите" отметим образ парка с девочками, катающимися там на роликах, а также необычные часы (у героя рассказа они без стрелок, у Гумберта - без защитного стекла).

На уровне лексики повторяется характерный анатомический эвфемизм "жезл". "Волшебник": "Тогда, понемножку начав колдовать, он стал поводить магическим жезлом над ее телом, почти касаясь кожи…"; "Лолита": "Жезлом моей жизни Лолиточка орудовала необыкновенно энергично и деловито, как если бы это было бесчувственное приспособление, никак со мною не связанное"(165-166).

Итак, все вышеизложенное демонстрирует существование важных совпадений на проблематическом, тематическом, композиционном, предметно-образном и лексическом уровнях в произведениях В. Набокова "Лилит", "Дар", "Волшебник" и "Лолита".

Это позволяет говорить о том, что замысел романа, принесшего Набокову славу и богатство, возник еще в русский период творчества, и о том что "Лилит", "Дар" и "Волшебник" являются этапами развития единого замысла и претекстами "Лолиты", связанными с этим произведением многоуровневой системой интертекстуальных отношений в контексте набоковского метаромана.

1. Апресян Ю. Д. Роман "Дар" в космосе Владимира Набокова // Изв. АН Сер. Лит. и яз. 1995, № 3.

2. Грейсон Дж. Метаморфозы "Дара" // Набоков В.В. Pro et contra. СПб.,1997.

3. . Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина // Набоков В.В. Русский период. Собрание сочинений в 5 томах. СПб., 1999. Т. 1.

4. Долинин А. Комментарий к роману "Лолита" // Набоков В. В. Лолита. М.: Худож. лит., 1991.

5. Долинин А.А., Шохина В. Комментарий к роману "Дар" // Набоков В.В Избранное. М., 1996.

6. Люксеммбург А. Комментарий к роману "Лолита" // Набоков В. В. Собрание сочинений в 5 томах СПб.: "Симпозиум", 1997.Т.2.

7. Мулярчик А.С. Повесть "Волшебник" - прообраз романа "Лолита" // В кн. Русская проза Владимира Набокова. М., 1997.

8. Носик Б. Мир и дар В. Набокова: первая русская биография писателя. М., 1995.

9. Сендерович С., Шварц Е. "Лолита": по ту сторону порнографии и морализма // Лит. обозрение, 1999, № 2.