§4. Художественные функции аллюзий.
Пушкинские аллюзии в романе "Дар" осуществляют своеобразную функцию "языка посвященных". Эта система намеков, рассчитанных на искушенного читателя, не нуждающегося в разъяснениях. Поэтому большинство аллюзий лишены указаний на свой источник (исключение: заячий тулупчик из "Капитанской дочки" (95), но здесь подчеркивается литературный прообраз реального предмета). Набоков как бы воспитывает своего читателя, по утверждению В.Федорова, "ставит" ему слух и зрение, делает его более зорким и чутким"1.
Например, во второй главе есть целый каскад аллюзий: "Закаляя мускулы музы, он как с железной палкой, ходил на прогулку с целыми страницами "Пугачева", выученными наизусть. Навстречу шла Каролина Шмидт, девушка сильно нарумяненная, вида скромного и смиренного, купившая кровать, на которой умер Шонинг. За груневальдским лесом курил трубку у своего окна похожий на Симеона Вырина смотритель, и там же стояли горшки с бальзамином. Лазоревый сарафан барышни-крестьянки мелькал среди ольховых кустов. Он находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосонья" (87-88). Читатель-знаток, по замыслу автора, должен не только опознать все источники аллюзий ("Повести Белкина", "Марья Шонинг", "Капитанская дочка"), но и обратить внимание на такие детали, как "железная палка"2, имя "Каролина Шмидт" (проходной персонаж неоконченной повести "Мария Шонинг"), имя "Симеон" (вариант из черновых редакций "Станционного смотрителя") вместо Самсон, горшки с бальзамином, лазоревый цвет сарафана. Читательское удовольствие от разгадывания подобных намеков является одной из целей набоковской интертекстуальности.
Необходимо отметить многоуровневость аллюзий в романе "Дар", т.е. их свойство быть раскрываемыми в разной степени. Например, о Яше Чернышевском сказано: "Он …воспевал…тот невский гранит, на котором едва уж различим след пушкинского локтя"(36). В первую очередь этот фрагмент ассоциируется с XLVIII строфой 1-й главы "Евгения Онегина":
С душою полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений,
Как описал себя пиит (IV,23).
Второй уровень аллюзии - это указание Пушкина на заимствование образа у М. Муравьева. Третий уровень - ассоциация с пушкинским наброском иллюстрации к этой строфе, где поэт изобразил себя стоящим рядом с Онегиным и опирающимся на невский парапет левым локтем. Четвертый уровень - ассоциация со стихотворением Пушкина "Вот перешед чрез мост Кокушкин…", которое является эпиграммой на иллюстрации А. Нотбека. И пятый уровень - это ассоциация с ранним стихотворением самого Набокова "Санкт-Петербург" ("Ко мне, туманная Леила!") (1924), в котором есть строки:
…След локтя
Оставил на граните Пушкин.3
Такая многоуровневость чрезвычайно усиливает художественный образ. Кроме того, она рассчитана на разную степень читательской эрудиции и творческого ожидания. Поэтому, как справедливо замечает Н. Букс, "чтение романа провоцирует селекцию и вынесение оценок, что на самом деле оборачивается культурным опознанием читателя, его интеллектуальной идентификации"4.
Степень понимания аллюзий дифференцирует не только читателей, но и персонажей романа. В "Даре" по искушенности в пушкинском творчестве Набокову равны только Федор и Кончеев. Они понимают намеки друг друга: "- Что ж - его Ольга недавно вышла за меховщика и уехала в Соединенные Штаты. Не совсем улан, но все-таки" (303). Кончееву не требуется объяснять, что это аллюзия VIII строфы 7-й главы "Евгения Онегина":
…Улан умел ее пленить,
Улан любил ее душою. (IV,122)
Или: "Слава? - перебил Кончеев. - Не смешите… В будущем, может быть, отыграюсь, но что-то уж очень много времени пройдет, пока тунгус и калмык начнут вырывать друг у друга мое "Сообщение", под завистливым оком финна". Здесь - аллюзия стихотворения "Я памятник себе воздвиг нерукотворный…". Язык пушкинских аллюзий наиболее понятен для двух творцов-единомышленников. Знание Пушкина является важной положительной характеристикой персонажей. Противоположность тому - невежество, которое свойственно, например, критику Линеву, пишущему о Федоре: "Автор … вкладывает в уста действующих лиц торжественные, но не совсем грамотные сентенции, вроде "Поэт сам избирает предметы для своих песен, толпа не имеет права управлять его вдохновением"" (270). Критик не подозревает, что цитирует Пушкина.
Таким образом, пушкинские аллюзии в романе "Дар" осуществляют функции:
1) своеобразного "языка посвященных", основанного на многоуровневой структуре аллюзий;
2) характеристики персонажей в аспекте знания или пушкинского творчества;
3) создания художественного образа, обладающего богатым ассоциативным рядом.
1 Федоров В.С. О жизни и литературной судьбе Владимира Набокова // Набоков В.В. Стихотворения и поэмы. М., 1991. С.16. назад
2 См.: Старк В.П. Пушкинские мотивы в набоковских контекстах // А.С. Пушкин и В.В. Набоков (Сборник документов международной конференции). СПб., 1999. С.11. назад
3 Набоков В.В. Стихотворения и поэмы. М., 1991. С. 366. назад
4 Букс Н. Эшафот в хрустальном дворце. О русских романах Владимира Набокова. М., 1998. С. 153.
назад
|
