ГЕОРГИЙ ИВАНОВ

РЕЦЕНЗИИ: В. СИРИН. "МАШЕНЬКА". "КОРОЛЬ, ДАМА, ВАЛЕТ". "ЗАЩИТА ЛУЖИНА". "ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧОРБА"

[Журнал "Числа". Париж, 1930, № 1.]

Имя В. Сирина мелькает уже давно в газетах и журналах, но только в последнее время о Сирине "заговорили". Заговорили, главным образом, в связи с его двумя последними романами - "Король, дама, валет", вышедшим в 1928 году, и "Защита Лужина", печатающимся в "Современных записках".

В "Короле, даме, валете" старательно скопирован средний немецкий образец. В "Защите Лужина" - французский. Это очевидно, это бросается в глаза - едва перелистаешь книги. И секрет того, что главным образом пленило в Сирине некоторых критиков, объясняется просто: "Так по-русски еще не писали". Совершенно верно, - но по-французски и по-немецки так пишут почти все... Что до того - все-таки критика пленена - она от века неравнодушна к "новому слову" - особенно, если "новизна" эта оказывается ручной, доступной, общепонятной... Г. Адамович резонно указал, что "Защита Лужина" могла бы появиться слово в слово в "Nouvelle revue fran?aise" и пройти там никем не замеченной в сером ряду таких же, как она, "средних" произведений текущей французской беллетристики. Но "Nouvelle revue fran?aise" y нас никто не читает, а по-русски... "по-русски так еще никто не писал".

Не принадлежа к числу людей, которым одно обстоятельство, что "так еще не писали", кажется многообещающим или хотя бы просто привлекательным, я все же с большим вниманием прочел все написанное Сириным - внимание он, конечно, останавливает. Я сказал бы больше - он возбуждает и доверие к себе и некоторые надежды... покуда читаешь лучшую (неоконченную еще) его вещь - "Защиту Лужина". Оригинал (современные французы) хорош, и копия, право, недурна. От "Короля, дамы, валета" - тоже очень ловко, умело, "твердой рукой" написанной повести - уже слегка мутит: слишком уж явная "литература для литературы". Слишком "модная", "сочная" кисть, и "темп современности" чрезмерно уловляется по последнему рецепту самых "передовых" немцев. Но и "Король, дама, валет", хотя и не искусство и не "вдохновение" ни одной своей строкой (как и "Защита Лужина"), - все-таки это хорошо сработанная, технически ловкая, отполированная до лоску литература и как таковая читается с интересом и даже с приятностью. Но увы - кроме этих двух романов у Сирина есть "Машенька". И, увы, кроме "Машеньки" есть лежащая сейчас передо мной, только что вышедшая книга рассказов и стихов "Возвращение Чорба". В этих книгах, до конца, как на ладони, раскрывается вся писательская суть Сирина. "Машенька" и "Возвращение Чорба" написаны до счастливо найденной Сириным идеи перелицовывать "наилучшие заграничные образцы", и писательская его природа, не замаскированная заимствованной у других стилистикой, обнажена в этих книгах во всей своей отталкивающей непривлекательности.

В "Машеньке" и в "Возвращении Чорба" даны первые опыты Сирина в прозе и его стихи. И по этим опытам мы сразу же видим, что автор "Защиты Лужина", заинтриговавший нас мнимой случайностью своей мнимой духовной жизни, - ничуть не сложен, напротив, чрезвычайно "простая и целостная натура". Этот знакомый нам от века тип способного, хлесткого пошляка-журналиста, "владеющего пером" на страх и удивление обывателю, которого он презирает и которого он есть плоть от плоти, "закручивает" сюжет с "женщиной", выворачивает тему, "как перчатку", сыплет дешевыми афоризмами и бесконечно доволен.

Довольны и мы. То инстинктивное отталкивание, которое смутно внушал нам Сирин, несмотря на свои кажущиеся достоинства, - определено и подтверждено. В кинематографе показывают иногда самозванца-графа, втирающегося в высшее общество. На нем безукоризненный фрак, манеры его "верх благородства", его вымышленное генеалогическое древо восходит к крестоносцам... Однако все-таки он самозванец, кухаркин сын, черная кость, смерд. Не всегда, кстати, такие самозванцы непременно разоблачаются, иные так и остаются "графами" на всю жизнь. Не знаю, что будет с Сириным. Критика наша убога, публика невзыскательна, да и "не тем интересуется". А у Сирина большой напор, большие имитаторские способности, большая, должно быть, самоуверенность... При этих условиях не такой уж труд стать в эмигрантской литературе чем угодно, хоть "классиком". Впрочем, это уже вне моей темы, ибо вне литературы, в ее подлинном, "не базарном" смысле.

"Машенька" и рассказы Сирина - пошлость не без виртуозности. "Покатилась падучая звезда с неожиданностью сердечного перебоя", "Счастье и тишина, а ночью рыжий пожар, рассыпанный на подушке", и т. п. Стихи просто пошлы. Князь Касаткин-Ростовский, Ратгауз (в лирическом плане), Саша Черный (когда Сирин хочет иронизировать), Дмитрий Цензор (вот кого приходится вспоминать в 1930-м году, - когда он чувствует желание быть модернистом). Интересное все-таки духовное родство у автора "Защиты Лужина", новатора-европейца и надежды эмигрантской литературы! Впрочем, Сирин человек способный и если постарается, то легко перещеголяет своих поэтических учителей - как перещеголял уже прозаических: Анатолия Каменского, Б. Лазаревского, каких-то второстепенных "эстетов", изысканные новеллы которых в доброе старое время издавала "Нива". Только стоит ли стараться: и без этого один критик уже объявил о нем авторитетно: "исключительный мастер стиха".

В этом номере "Чисел" как раз помещены вещи двух авторов: Ю. Фельзена и Г. Газданова, творчество которых развивалось под знаком той же новой французской литературы, имитатором которой показал себя Сирин в "Защите Лужина". В ближайшее время выйдут и романы этих обоих авторов. И Ю. Фельзен и Г. Газданов - бесконечно далеки по самому своему существу от того, что делает Сирин. Их связь с французской литературой - органическая и творческая связь. Лично я убежден, что <читатель их> примет скверно. Инстинкт великое дело - у людей антитворческих есть свой особый инстинкт, развитой чрезвычайно, как нюх у собак. Инстинктом они сейчас же чуют голос подлинного искусства и сейчас же враждебно на него настораживаются. Сирины в этом смысле бесконечно счастливее Фельзенов - у первых всюду инстинктивные друзья, у вторых повсюду инстинктивные вековечные враги.