А. Русанов

Под знаком пушкинской дуэли

Почти каждый из русских писателей-классиков, от Пушкина до Куприна, в каком-либо своем произведении дает описание дуэли, при этом осмысляя и оценивая ее по-своему. Эту "дуэльную" традицию русской литературы отметил В.В. Набоков: "… то был род поединка, описанный едва ли не каждым русским романистом и почти каждым русским романистом благородного происхождения". В собственном творчестве Набоков сделал дуэль сквозным мотивом, придал ей свою оригинальную философию. Да и в жизни этот способ защиты чести был вполне органичен для психологического и духовного склада писателя.

Его творчество сравнительно недавно стало доступным для российских читателей, поскольку Набоков был у нас запрещен как "белоэмигрант". Двадцатилетним он покинул охваченную гражданской войной Россию, в эмиграции занялся литературной деятельностью. За эти годы были написаны всемирно известные романы, среди которых "Машенька", "Защита Лужина", "Приглашение на казнь", "Дар", "Лолита". Уникальное творчество Набокова состоит из двух симметричных, словно крылья бабочки, периодов: один, когда он писал на русском, другой - на английском языках.

Все произведения на родном языке пронизаны чувством утраты. Это утрата родины, кажущейся сквозь дымку эмигрантской ностальгии потерянным раем. И это другая, столь же трагическая, утрата - гибель отца. В 1922 году на публичной лекции Набоков-старший, заслонив собой соратника по кадетской партии Милюкова, погиб от пули террористов-черносотенцев. Для сына, буквально боготворившего отца, это стало самым страшным событием жизни. Боль потери, видимо, не прошла никогда. Она постоянно была внутри, в самой глубине души. Никогда Владимир Набоков подробно не распространялся об отце, его смерть стала запретной темой. Во всем обширном творчестве Набокова, где очень многие личные переживания подарены героям, где стали бессмертными любовно и зорко подмечаемые мелочи повседневности, единственный раз прямо говорится о гибели отца. Говорится там, где без этого нельзя обойтись, - в автобиографии "Другие берега", но очень скупо и сдержанно. В 9-й главе Набоков подробно рассказывает об отцовской дуэли, которая, к счастью, не состоялась, и вдруг в последнем абзаце упоминает об убийстве отца. Невольно вспоминается пушкинский выстрел: удар судьбы, в свое время отсроченный, был нанесен. В сознании писателя гибель отца и дуэль были связаны ассоциацией, сквозь которую просвечивала мысль о еще одной дули - пушкинской. Ибо для Владимира Набокова в жизни непререкаемым авторитетом был отец, а в литературе Пушкин.

Вот небольшая иллюстрация к этому. В 1929 году в ответ на опубликование оскорбительной рецензии Г. Иванова на "Защиту Лужина" Набоков намеревался вызвать обидчика на дуэль (кстати, поводом для дуэли Набокова-старшего так же была клеветническая публикация). К счастью, уговоры друзей убедили писателя в недуэлеспособности Иванова. Дуэль сына тоже не состоялась. Зато - как отражение этого события - появились стихи:

Зоил (пройдоха величавый,

корыстью занятый одной)

и литератор площадной

(тревожный арендатор славы)

меня страшатся потому,

что зол я, холоден и весел,

что не служу я никому,

что жизнь и честь мою я взвесил

на пушкинских весах, и честь

"Пушкинские весы" - это единственное мерило чести для Набокова, ставящего честь, как и Пушкин, выше жизни. Именно дуэль как способ защиты достоинства выражает это предпочтение.

Потому и повторяется в набоковских стихах, рассказах, романах тема дуэли. Писатель даже вводит новое понятие - дуэлеспособность, в соответствии с которым человек поверяется тем, решится ли он на дуэль и достоин ли он быть вызванным.

Все эти мысли, как и многие другие идеи, темы образы предшествующих произведений, вобрал в себя большой, последний написанный на русском языке роман "Дар" - шедевр Набокова. Главный его герой - молодой начинающий писатель, и главная героиня, по словам автора, - русская литература. Набоков как бы вложил в героя собственную душу. Поэтому в соответствии с мироощущением писателя сквозь "Дар" пронзительным пунктиром проходят две параллельные тематические линии: тема утраты отца и дуэли и смерти Пушкина.

Первое проявление мотива дуэли в романе (связанное с Пушкиным) зашифровано и почти незаметно: в воспоминаниях Федора о посещении дантиста секретарша записывает его фамилию "промеж la Princess Toumanoff с кляксой в конце и Monsieur Danzas с кляксой в начале" В совершенно неожиданном контексте возникает фамилия пушкинского секунданта. И это не случайность. Какие ассоциации вызывала у Набокова фамилия Данзас, показывает следующий фрагмент из "Других берегов": "По отцовской линии мы состоим в разнообразном родстве или свойстве с Аксаковыми, Шишковыми, Пущиными, Данзасами. Думаю, что было уже почти темно, когда по скрипучему снегу внесли раненного в геккернскую карету" Внезапность и подразумеваемая естественность перехода от перечня родственных фамилий к пушкинской дуэли, обусловленная упоминанием фамилии Данзас, говорит сама за себя. А предельно наглядная картина описываемой трагической минуты из жизни Пушкина показывает, как Набоков интересовался дуэлью поэта. О том же самом свидетельствует, между прочим, фрагмент раннего (1923) стихотворения "Петербург" ("Мне чудится в рождественское утро"), также, кстати, связанный с Данзасом:

…я слышу, как в раю

о Петербурге Пушкин ясноглазый

беседует с другим поэтом…

…"Я помню,- говорит,-

летучий снег, и Летний Сад, и лепет

Олениной...

но, веришь ли, всего живее помню

тот легкий мост, где встретил я Данзаса

в январский день, пред самою дуэлью..."

Такая деталь, как встреча на мосту, свидетельствует о том, что Набоков был знаком с показаниями Данзаса следственной комиссии: "27 генваря, в 1-м часу по полудни, встретил его Пушкин на Цепном мосту, что близ Летнего сада, остановил и предложил ему быть свидетелем разговора, который он должен иметь с виконтом д'Аршиаком…" Блестящее знание Набоковым всех деталей пушкинской дуэли иллюстрирует и такой фрагмент из романа "Дар": "Вступает тема кондитерских. Немало они перевидали. Там Пушкин залпом пьет лимонад перед дуэлью…"

При общем большом значении пушкинской темы в романе "Дар" важная роль отводится, в частности, пушкинской дуэли. Так, характеризуя Чернышевского, Набоков намекает на сатисфакцию. Если литературно-критическую несостоятельность Николая Гавриловича иллюстрируют его нелепые отзывы о Пушкине, то неспособность Чернышевского к защите личного достоинства и чести (в семейных делах) подтверждает замечание о присущей ему "роковой, смертельной тоске, составленной из жалости, ревности и уязвленного самолюбия, - которую также знавал муж совсем другого склада и совсем иначе расправившийся с ней: Пушкин" Иными словами, Набоков ставит в вину своему герою, что тот, в отличие от Пушкина, не решился на поединок, таким образом уличая его в недуэлеспособности. Как видим, к уже знакомой на трактовке недуэлеспособности присоединяется новый аспект - социальный. Набоков смутно намекает на сословные различия: Пушкин - родовитый дворянин, а Чернышевский - разночинец, сын священника. Поскольку дуэль - исключительно дворянская привилегия, Набоков, не чуждый "литературного аристократизма", это тонко подчеркивает.

Постепенно сближаются в романе "Дар" тематическая линия отца Федора Константиновича (бесспорный прообраз которого - В.Д. Набоков) и лейтмотив пушкинской дуэли. Он звучит в, казалось бы, безобидной сцене открытия сезона ловли бабочек, поскольку место этого действия - роковая Черная Речка. Федора вдохновила на создание биографии отца пушкинская проза, и "закаляя мускулы музы, он как с железной палкой, ходил на прогулку с целыми страницами "Пугачева", выученными наизусть". Странное, на первый взгляд, сравнение с "железной палкой" является аллюзией, которую объясняет фрагмент из статьи Набокова "Пушкин, или Правда и правдоподобие", написанной, кстати, к столетию со дня смерти поэта, во время работы над романом "Дар": "…подчас я не успеваю различить, держит ли он [Пушкин] в руке трость или чугунную палку, с которой ходил специально для того, чтобы тренировать кисть для стрельбы, имея склонность к пистолетам, как все его современники". То есть, Набоков опять намекает на пушкинскую дуэль. Вообще, такое блестящее знание писателя всех связанных с ней деталей наводит на мысль о том, что Набоков, сочиняя "Дар", специально изучал материалы, касающиеся жизни и гибели Пушкина. Это соответствовало бы изысканиям авторского протагониста Федора Годунова-Чердынцева, который, собирая материалы к биографии отца, "от прозы Пушкина… перешел к его жизни, так что вначале ритм пушкинского века мешался с ритмом жизни отца"

Признание о "смешении ритмов" очень показательно. Однако еще в важнее следующий за ним в тексте романа эпизод. Это отрывок из вымышленных мемуаров. Начинается он с мыслей о том, какую утрату понесла Россия, потеряв Пушкина. Но далее приводится завершенное пушкинское стихотворение "О, нет, мне жизнь не надоела", хотя, на самом деле, поэт его не закончил. И затем автор мемуаров рассказывает, как однажды, благодаря силе воображения, увидел "Пушкина в шестьдесят лет, "Пушкина, пощаженного пулей рокового хлыща, Пушкина, вступившего в роскошную осень своего гения…" Таким образом, с помощью магии творческой фантазии происходит "воскрешение" Пушкина, продолжается оборванный стих. Это тот самый пафос преодоления конечности бытия, которым проникнут "Дар", то самое заклинание: "И не кончается строка", которым завершается роман.

Гибели Пушкина на дуэли в отражениях "Дара" как "зеркального", по мнению некоторых исследователей, романа соответствует таинственное исчезновение в экспедиции отца главного героя (а в сознании автора - убийство В.Д. Набокова). Воскрешению же поэта, происходящему во второй главе, симметрично возвращение Годунова-Чердынцева старшего в последней, пятой, главе романа, происходящее во сне Федора. Кстати, образ воскресшего отца уже появлялся в стихотворении писателя "Вечер на пустыре":

И человек навстречу мне сквозь сумерки

идет, зовет. Я узнаю

походку бодрую твою.

Не изменился ты с тех пор, как умер.

Подобной симметрией в романе Набоков закрепляет параллель Пушкин - Отец на композиционном уровне. Таким образом, в творчестве воплощается скорбь о потере отца и смерти Пушкина. И в числе черт, уравнивающих эти два духовных авторитета в сознании Набокова, очень значима дуэлеспособность как одна из важнейших характеристик человеческого духа.

Кроме того, в романе "Дар" появляется еще один образ, побочный, связанный в сознании писателя с дуэлью. Он мелькает в жизнеописании деда главного героя: "…после одной из тех безобразно-продолжительных, громких дымных дуэлей в закрытом помещении, бывших тогда фешенебельными в Луизиане, - да и многих других приключений он заскучал…" ("Дар", III, 90). Такой антураж дуэли на Диком Западе вызван воспоминанием автора о детском увлечении романами Майн Рида, о котором рассказано в "Других берегах" (гл.10, ч.1). Это еще одна дуэльная ассоциация в сознании Набокова.

В следующем после "Дара" романе "Подлинная жизнь Себастьяна Найта" Набоков соединил эти мучительные образы - стреляющегося Пушкина и умирающего отца.

Отец главного героя получает смертельную рану на дуэли, напоминающей своей обстановкой пушкинскую: "Дуэль состоялась в вьюге, на берегу промерзшего ручья. Они обменялись двумя выстрелами, прежде чем отец рухнул ничком на сизовато-серую армейскую шинель, распластанную на снегу" Наконец писатель напрямую выразил в творчестве эту мучительную ассоциацию между дуэлью и смертью отца. И, что особенно примечательно, впервые появляется рефлексия по поводу дуэли: "Но именно потому, что Пальчин [противник] был хам и дурак, мне трудно постичь, зачем было человеку с достоинствами моего отца рисковать жизнью ради удовлетворения - чего?.. стоило ли это разрушения нашего дома и горя моей матери?" Это первый из описанных Набоковым поединков, окончившийся смертью. И, может, потому впервые возникают размышления о том, насколько кровава и, в сущности, бессмысленна дуэль. Благородный противник может выстрелить в воздух, и при ответном благородстве конфликт будет исчерпан, обида удовлетворена. Ведь смысл дуэли не в том, чтобы отомстить, убить, а в том, чтобы снять оскорбление. Но, если один из участников - "хам и дурак", личность фактически недуэлеспособная, то исход дуэли трагичен. Это еще одна дуэльная традиция русской литературы: в поединке гибнет достойнейший. Продолжая ее в "Подлинной жизни Себастьяна Найта", Набоков задумывается над тем, нужна ли дуэль вообще?

Но тем она и страшна, что уклонение от поединка позорно и для порядочного человека невозможно. Ведь Пушкин в тридцать семь лет вовсе не был бретером и совсем не стремился к смерти, как это утверждают некоторые псевдоисследователи. но за 1836 год он трижды бывал в ситуациях, грозивших разрешиться дуэлью. И бросил же он вызов Дантесу, прекрасно понимая, что в теории дуэль - это нелепый средневековый пережиток.

Нельзя не вспомнить слова Гамлета:

…Истинно велик,

Кто не встревожен малою причиной,

Но вступит в спор из-за былинки,

Когда задета честь.

Это знал и понимал Владимир Набоков. "Кровь Пушкина течет в жилах русской литературы с той же неизбежностью, с какой в английской - кровь Шекспира", - сказал в одном из интервью Набоков, чье имя равно принадлежит обеим литературам, человек, родившийся в один день с Шекспиром и через сто лет после Пушкина.