§3. Парадокс: Пушкин - Чернышевский.

Знаменитая четвертая глава романа "Дар", содержащая в себе биографию Н. Г. Чернышевского, получила самые разноречивые оценки в критике и исследовательской литературе. Чрезвычайно показателен тот факт, что редактор "Современных записок" Руднев отказался ее печатать, и роман вышел без этой главы. Трактовка жизни и деятельности Чернышевского, предложенная в ней Набоковым, идет вразрез со всеми прежними общепринятыми представлениями.

Тема Чернышевского в "Даре" тесно связана с пушкинской темой. Исследователи предлагают два объяснения такой связи. Первое из них рассматривает Пушкина и Чернышевского как идейных "антиподов" в концепции романа, противостоящих друг другу. Эту точку зрения защищает Т. Белова¹. С ней не соглашается Н. Букс, которая рассматривает проблему Пушкин - Чернышевский в контексте своей теории тотального пародирования литературы в романе "Дар". Указанная проблема рассматривается исследовательницей как частный случай пародии на повесть "Египетские ночи": "Пару, поэт и импровизатор, в главе IV "Дара" олицетворяют Пушкин и Чернышевский. Ввиду несостоятельности литературных сопоставлений, параллелизм выстраивается на уровне жизненных ситуаций"². Однако ни одна из приведенных точек зрения не представляется достаточно убедительной. Их главная ошибка видится в том, что Пушкин и Чернышевский рассматриваются как равновеликие фигуры и равноценные элементы оппозиции. Как кажется, более правильно было бы рассматривать Пушкина как некий универсальный эталон, с которым автор "Дара" последовательно сопоставляет и сравнивает Чернышевского. Причем именно выбор критериев сравнения определил столь острую реакцию критиков на четвертую главу романа.

Вероятно, Набоков ожидал подобной реакции и зафиксировал эти ожидания в романе. Когда Федор на литературном вечере сообщает, что задумал написать биографию Чернышевского, уже сам выбор темы вызывает удивление окружающих: "А почему вам явилась такая дикая мысль? - вмешалась Александра Яковлевна. - Ну, написали бы, - я не знаю, - ну, жизнь Батюшкова или Дельвича, - вообще, что-нибудь около Пушкина, - но при чем тут Чернышевский?" (177). Отметим, что уже здесь подтверждается чуждость Чернышевского для Федора и близость Пушкина. При этом странность выбора темы на самом деле кажущаяся. Это убедительно объясняет С. Сендерович, размышляя над причинами, по которым Федор написал "Жизнь Чернышевского", а биографию отца оставил незавершенной: "Почему Федор остановился на таком странном предмете как Н. Г. Чернышевский?.. Выбор Федора имеет тонкую и глубокую причину: отстраненность дает Федору возможность говорить о Н. Г. Чернышевском с легкостью, тогда как с отцом он связан очень тесно и вот не может говорить о нем…"³. В то же время Федор, опровергая неприемлемые взгляды Чернышевского на искусство и литературу, утверждает собственные позиции, несмотря ни на чьи отзывы и оценки. В разговоре о задуманной книге инженер Керн задает риторический вопрос: "Кому интересно, что Чернышевский думал о Пушкине?" (178). Федор отвечает на этот вопрос своей книгой, где, по утверждению А. Целковой, "самое главное в оценке Чернышевского - его отношение к Пушкину"⁴. Но не только оно важно для характеристики Чернышевского, вся его жизнь сопоставляется с пушкинской. Такое сопоставление происходит отнюдь не в пользу автора "Что делать?". Набоков взвешивает личность и биографию Чернышевского на "пушкинских весах" и приходит к выводу о его полной несостоятельности.

Во-первых, в глазах Набокова Чернышевский несостоятелен как литератор и критик. Он не понимает истинного значения Пушкина в русской литературе: "Как поэта, он ставил Некрасова выше всех (и Пушкина, и Лермонтова, и Кольцова)…" (226). В критических работах он то и дело допускает промахи, которые Набоков скрупулезно отыскивает и демонстрирует читателю: "Когда однажды, в 55 году, расписавшись о Пушкине, он захотел дать пример "бессмысленного сочетания слов", то привел мимоходом тут же выдуманный "синий звук", - на свою голову напророчив пробивший через полвека блоковский "звонко-синий час". "Научный анализ показывает вздорность таких сочинений, - писал он, - не зная о физиологическом факте "окрашенного слуха" (216). Вообще, отношение к Пушкину, по утверждению автора "Дара", - "его самое уязвимое место" (228) . Социально-прагматический подход к литературе и эстетическая глухота сыграли с Чернышевским злую шутку. Целый ряд его высказываний о Пушкине совпадает со словами таких пушкинских гонителей, как Бенкендорф, фон Фок, Воронцов, Уваров (229). Набоков категорически не приемлет теорию Чернышевского об утилитарности и общественной значимости искусства. Поэтому автор "Дара" делает вывод, полный сарказма: "Боюсь, что сапожник, заглянувший в мастерскую к Апеллесу, был скверный сапожник" (217). Эта аллюзия пушкинского стихотворения, несомненно, целит в Чернышевского, обвиняя его в литературно-критической некомпетентности ("Суди, дружок, не выше сапога" (II, 153)).

Во-вторых, Набоков, стремясь доказать личную несостоятельность Чернышевского, обращает внимание на определенные моменты его личной и семейной жизни. В частности, подчеркивается супружеская неверность жены Чернышевского и отсутствие каких-либо попыток помешать ей. Тут Набоков проводит параллель с Пушкиным: "…еще сказывалась та роковая …тоска… которую также знавал муж совсем другого склада и совсем иначе расправившийся с ней: Пушкин" (211) и намекает на дуэль. Вина Чернышевского заключается для Набокова в том, что он недуэлеспособен: он даже отказывается от дуэли в случае с офицером, оскорбившим его жену. Параллель с семейными проблемами Пушкина еще более конкретизируется: "В начале 59 года до Николая Гавриловича дошла сплетня, что Добролюбов (совсем как Дантес), дабы прикрыть свою интрижку с Ольгой Сократовной, хочет жениться на ее сестре…" (233). И вновь решительного объяснения не происходит. Дворянин Набоков применяет к разносчику Чернышевскому аристократический кодекс чести и осуждает, хотя сам Чернышевский подобные нормы не признавал. Здесь возникает вопрос о предвзятости и тенденциозности Набокова по отношению к Чернышевскому. Вряд ли можно обвинить в них автора "Дара". Ведь Набоков отнюдь не сосредотачивается только на негативных сторонах Чернышевского. Он признает за ним и бесспорные достоинства: "…такие люди, как Чернышевский, при всех их смешных и страшных промахах, были, как ни верти, действительно героями в своей борьбе с государственным порядком вещей… и что либералы или славянофилы, рисковавшие меньше, стоили тем самым меньше этих железных забияк" (183). Однако эти достоинства лежат в области Набокову совершенно неинтересной - в области политики. Необъективность автора "Дара" при анализе жизни и деятельности Чернышевского заключается только в том, что Набоков подходит со своей, личной шкалой ценностей. Но оправдание он видит в том, что этой шкалой оказывается ни что иное, как "пушкинские весы". Он парадоксальным образом сопоставляет двух абсолютно несопоставимых людей, две чуждых друг другу идеологии, два дивергентных мировоззрения.

Таким образом, и в сопоставлении с Чернышевским Пушкин является литературным и нравственным эталоном в романе "Дар". Сопоставление осуществляется по двум критериям - литературному и личностному. Оба свидетельствуют о несостоятельности Чернышевского. Тем самым, Набоков развенчивает стереотип, сложившийся в общественном сознании вокруг фигуры Чернышевского. Орудием такого разрушения стереотипа в романе становится пушкинское творчество и пушкинская биография. Но, разрушая, Набоков и созидает, утверждая собственные литературно-критические и мировоззренческие установки.

¹ См.: Белова Т.Н. Эволюция пушкинской темы в романов творчестве // А.С.Пушкин и В.В.Набоков (Сборник докладов международной конференции). СПб., 1999. С.97. назад

² Н. Букс. Эшафот в хрустальном дворце: о русских романах В. Набокова. М. , 1998. С.156. назад

³ Сендерович С.Н. Пушкин в "Даре" В.Набокова: фигура сокрытия // Пушкинский сборник. Выпуск 1. Иерусалим, 1997. С 227. назад

⁴ Целкова Л.Н. Пушкин и Чернышевский в контексте романа "Дар" // А.С.Пушкин и В.В.Набоков (сборник докладов международной конференции). СПб., 1999. С.195. назад